комок нервов
Какими способами можно на сцене воссоздать ушедшую эпоху? Одеждой? Фактами? Ассоциациями. Мне кажется, что эффект достигается, если режиссеру удается отыскать самые важные и проблемные точки того времени, о котором хочет вспомнить. Если же публика еще сама помнит, то задача немного упрощается. Связь еще не потеряна и зрителей достаточно немного подтолкнуть, чтобы воспоминания хлынули со сцены потоком. Русская публика же сама будет стремиться к тому, чтобы унестись в прошлое: она это очень любит.
Спектакль Дмитрия Волкострелова "1968 год. Новый мир" продолжает цикл работ на тему истории театра на Таганке, пережившего многое и в данный момент нуждающийся в обновлениях. И режиссер делает это самым тактичным способом, который можно было бы ожидать. Он возвращается к тому времени, когда формировалась любимовская Таганка, к 60-м годам. Спектакль поделен на части, которые хаотично пронумерованы и остро прокомментированы авторами. Пространство сцены минималистично, что свойственно современному театру. В излишествах нет нужды. Художница Ксения Перетрухина максимально приближает зрителей к действию, закрывая сцену деревянной стеной, убирая глубину сценического пространства. Актеры как бы оказываются по другую сторону четвертой стены. Им остается маленький выступ, который то опускается, то поднимается, несколько стульев и некоторые предметы, вроде глобуса или печатной машинки. Не предметы несут тут дух времени. Актеры переносят действие в прошлое, поднимая темы об изживающем себя коммунистическом идеале, зачитывая статьи журналов того времени, они подчеркивают нелепость формулировок, в которых смысл заменяют цифрами из колхоза, они говорят о настроениях в обществе, о появлении и развитии диссидентских мыслей, о песнях на иностранных языках, которые слушают так, чтобы никто не услышал, о реакции на действия во Вьетнаме и Чехословакии - все то, что характеризует шестидесятые годы в памяти людей. Лично я эти времена не застала, однако о тех событиях знаю и, смотря на сцену, мне казалось, что я понимаю, что ощущали те, кто тогда жил. В этом состоит вторая особенность этого спектакля. Он одновременно и отсылает к проблемам прошлого, но и говорит о настоящем. Одна из частей посвящена демонстрации против ввода войск в Чехословакию на Красной площади 1968 года. Люди, вышедшие с мирным пикетом и несколькими плакатами, были избиты и заранее приговорены. Волкострелов взял их последние слова в суде. Более всего мне запомнились слова Ларисы Богораз, которая пыталась до последнего донести свою мысль, однако после того как ее несколько раз грубо перебивали и выносили предупреждения, сдалась и сказала, что ничего уже не ждет от такого суда. Невольно те события соотносятся с тем, что происходило за последний год и происходит до сих пор в наших судах. Ситуация вновь накаляется. Новые диссиденты выходят на площади. И новые судьи их сажают за решетку. Люди знают о том, на какой риск они идут, выходя с протестом, однако считают, что промолчать будет преступлением по отношению к себе. Им страшно, но по-другому они не могут. А по-настоящему страшно смотреть, как люди, которые только вернулись с демонстраций и протестов, где они боролись за справедливость, в общем-то, наверное, даже вне зависимости от результата их борьбы, возвращаются в обыденную жизнь, в быт, от которого они отвыкли и который теперь кажется таким эфемерным и лживым по сравнению с теми эмоциями, которые они испытали.
Спектакль заканчивается голосованием, хотят ли зрители эпилог или нет? Режиссер предоставляет выбор: окончить все на трагичной ноте или же получить надежду. Руки голосуют за надежду и новый мир, новый звук.
Спектакль Дмитрия Волкострелова "1968 год. Новый мир" продолжает цикл работ на тему истории театра на Таганке, пережившего многое и в данный момент нуждающийся в обновлениях. И режиссер делает это самым тактичным способом, который можно было бы ожидать. Он возвращается к тому времени, когда формировалась любимовская Таганка, к 60-м годам. Спектакль поделен на части, которые хаотично пронумерованы и остро прокомментированы авторами. Пространство сцены минималистично, что свойственно современному театру. В излишествах нет нужды. Художница Ксения Перетрухина максимально приближает зрителей к действию, закрывая сцену деревянной стеной, убирая глубину сценического пространства. Актеры как бы оказываются по другую сторону четвертой стены. Им остается маленький выступ, который то опускается, то поднимается, несколько стульев и некоторые предметы, вроде глобуса или печатной машинки. Не предметы несут тут дух времени. Актеры переносят действие в прошлое, поднимая темы об изживающем себя коммунистическом идеале, зачитывая статьи журналов того времени, они подчеркивают нелепость формулировок, в которых смысл заменяют цифрами из колхоза, они говорят о настроениях в обществе, о появлении и развитии диссидентских мыслей, о песнях на иностранных языках, которые слушают так, чтобы никто не услышал, о реакции на действия во Вьетнаме и Чехословакии - все то, что характеризует шестидесятые годы в памяти людей. Лично я эти времена не застала, однако о тех событиях знаю и, смотря на сцену, мне казалось, что я понимаю, что ощущали те, кто тогда жил. В этом состоит вторая особенность этого спектакля. Он одновременно и отсылает к проблемам прошлого, но и говорит о настоящем. Одна из частей посвящена демонстрации против ввода войск в Чехословакию на Красной площади 1968 года. Люди, вышедшие с мирным пикетом и несколькими плакатами, были избиты и заранее приговорены. Волкострелов взял их последние слова в суде. Более всего мне запомнились слова Ларисы Богораз, которая пыталась до последнего донести свою мысль, однако после того как ее несколько раз грубо перебивали и выносили предупреждения, сдалась и сказала, что ничего уже не ждет от такого суда. Невольно те события соотносятся с тем, что происходило за последний год и происходит до сих пор в наших судах. Ситуация вновь накаляется. Новые диссиденты выходят на площади. И новые судьи их сажают за решетку. Люди знают о том, на какой риск они идут, выходя с протестом, однако считают, что промолчать будет преступлением по отношению к себе. Им страшно, но по-другому они не могут. А по-настоящему страшно смотреть, как люди, которые только вернулись с демонстраций и протестов, где они боролись за справедливость, в общем-то, наверное, даже вне зависимости от результата их борьбы, возвращаются в обыденную жизнь, в быт, от которого они отвыкли и который теперь кажется таким эфемерным и лживым по сравнению с теми эмоциями, которые они испытали.
Спектакль заканчивается голосованием, хотят ли зрители эпилог или нет? Режиссер предоставляет выбор: окончить все на трагичной ноте или же получить надежду. Руки голосуют за надежду и новый мир, новый звук.
